Монолог стойкой женщины.
Надежда Петрова – из поколения русских теннисисток, которые властвовали над WTA в нулевые и начале десятых. Она не выиграла турнир «Большого шлема» даже в паре, как Веснина или Звонарева, но была суперстабильна (всего раз за 10 сезонов выпала из топ-20) и неудержима, когда у нее шла игра: победные финалы с пиковыми Моресмо, Энен и Возняцки, два попадания на итоговый, бронза Олимпиады-2012 в паре с Кириленко.
Официально она завершила карьеру в 2017-м, хотя последний раз вышла на корт за три года до этого. Потом жила в Америке: восстанавливалась от травм и личной трагедии, пыталась запустить академию, путешествовала, мечтала найти любовь.
Сейчас Надя в Москве: тренирует детей в только что открытой школе, воспитывает дочь и все еще мечтает о счастье.
Александр Головин встретился с ней и записал монолог, полный боли.
«В конце дня я ползла в комнату на четвереньках – ногу как будто ножом резали»
За карьеру у меня было много травм. Последняя неприятная случилась в 2013 году перед «Уимблдоном» – заболело бедро. Врачи долго не могли разобраться, в чем же дело.
На турнир я все равно заявилась – в одиночке и в паре, хотя боль была дикая. Во время «Уимблдона» мы обычно снимаем дом, а во всех английских домах есть вторые и третьи этажи, куда нужно подниматься по лестнице. Моя комната располагалась на третьем. В конце дня я ползла в нее на четвереньках – передвигаться по-другому было просто нереально. Ногу как будто ножом резали.
Перед матчами колола обезболивающие, бинтовала бедро, фиксировала. Подавать нормально не могла, из-за чего в одиночке вылетела в первом круге, но нормально держала свою зону в паре – со Среботник мы даже дошли до четвертьфинала.
Момент получения травмы я не запомнила. Ее суть на пальцах: сустав состоит из верхней чашки и кости бедра, которая крепится к чашке. У меня от стенки верхней чашки отщипнулся кусочек хрящика – и болтался. При усилии на ногу кость сильнее обычного соприкасалась с чашкой, а значит, оторвавшийся кусочек упирался в кость. Из-за этого и болело.
Потом спрашивала у врачей, как эта травма могла появиться. Они говорили, что причина в большом количестве однообразных повторений – например, подач, когда делаешь неестественные движения и постоянно приземляешься на левую ногу. От тысяч повторений организм дал трещину, у него вышел срок годности.
Все это мы выяснили не сразу, сначала – еще на «Ролан Гаррос» – мне советовали взять перерыв и отдохнуть, потом думали, что дело в мышце, и лечили иглоукалыванием и ультразвуком. На «Уимблдоне» кололи блокировку, делали несколько томографий – ничего не помогало. Причину выяснили только после контрастного укола в сустав и очередной томографии. Дальше у меня было два пути: сделать операцию или ждать.
Операцию я сильно не хотела и боялась. Выбрала укол кортизона, после которого три недели нельзя вообще ничего делать, чтобы хрящик рассосался. На US Open-2013 поехала только из-за партнерши – у нас вышли хорошие полгода, мы высоко стояли в рейтинге и могли попасть в топ-4 для участия в парном итоговом . Дальше отказались от всех азиатских турниров и сыграли только на итоговом в Стамбуле. Получается, за полгода я участвовала только в двух турнирах – и то в паре.
Это время оказалось тяжелым. Я смотрела, как все выступают, хотела быть с ними на корте, но вместо этого каждый день делала одно и то же: нудно закачивала бедро. Не знаю, рассосался ли у меня хрящ, но к концу года боль ушла. Тогда я решила готовиться к сезону-2014. Даже договорилась играть пару с Настей Павлюченковой. Но в декабре случилась трагедия, которая вырвала меня из предсезонки в Америке.
«После смерти мамы наступила апатия, жить не хотелось»
Сейчас уже так не делаю, но раньше у меня была привычка выключать телефон перед тем, как лечь спать. Чтобы не беспокоили. Родители знали это и обычно звонили в 10 вечера по Москве – в Америке уже день, а у меня перерыв между тренировками.
8 декабря 2013-го я умывалась и включала телефон как раз после сна. Вдруг увидела пропущенный – и не один – от отца. У меня было 8 утра, значит в Москве 3 часа дня. Срочно перезвонила, он быстро проговорил: «Мама возвращалась домой, ее занесло, врезалась другая машина. Все произошло сразу – насмерть». В этот момент внутри будто что-то оборвалось.
Я сразу взяла билет до Москвы и тем же вечером вылетела. Наступило полное опустошение, все время наворачивалась слезы, я ни секунды не спала в самолете. Стюардесса постоянно подходила и уточняла, все ли у меня нормально. Отмахивалась, говорила, что все окей. Не скажешь же ей как есть.
В аэропорту папа встретил со знакомым – понятно, что на нем не было лица. Началась подготовка к похоронам: те дни, когда просто не можешь спать. Вроде днем еще ничего, пока чем-то занимаешься, и мозг переключается. Но как только становится темно, в голове начинают крутиться подробности.
В тот день мама была за рулем, возвращалась из Подмосковья. Она всегда мечтала о даче, но за домом нужно постоянно следить, тратить много сил. Поэтому вместо дома мы купили загородную квартиру в районе Черноголовки. Великолепное место прямо возле леса, вышел – пруды, ягоды, грибы, рядом еще знакомые жили. Родители ездили отдыхать туда почти каждые выходные. В тот раз папа приболел – не поехал.
Обратно мама возвращалась как обычно по Щелковскому шоссе, ехала по своей полосе. В месте, где запрещен обгон и нарисована сплошная, ей навстречу вылетела машина. Чтобы избежать лобового столкновения, мама прижалась к обочине и наехала на лед, припорошенный снегом. Потеряла управление. Машину занесло, и она попала под ту машину, которая ехала следом.
Мама погибла. В машине, которая ехала за ней, все живы, но получили серьезные травмы. А та машина, которая летела по встречке, уехала, хотя регистратор заснял ее номер. Когда дело дошло до разборок, в ГАИ написали так, как им проще: человека нет – пусть она будет виновной. Только виноват совсем другой человек.
Мы долго разбирались, пытались снять с мамы вину. Я даже обращалась к Сафину, когда он заседал в Думе. Марат писал депутатские письма, чтобы дело возобновили. Но все бесполезно.
Может, у того человека есть какие-то связи. Папа, кстати, его нашел. Он живет здесь – в Измайлово, на 13-й Парковой. Ну а что дальше? Пойти морду набить?
В те дни папе было тяжело. Я задержалась в Москве, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Повезло, что он работал тренером по физподготовке у очень хороших людей. Зимой они – несколько семей и тренер по теннису – собирались на сборы в Таиланд. Папу брать не планировали, но, понимая, какая трагедия случилась, взяли. Оплатили его перелет и проживание, относились как к близкому человеку. Эта поездка вытащила его из состояния печали. Если бы он остался в Москве один, не представляю, как бы справился.
Когда он вернулся, я старалась приезжать к нему как можно чаще. Потом взяла перерыв и приехала на все лето. Мы посещали родственников, много гуляли. Старались не находиться на одном месте, потому что он движовый, любит перемены. Постоянно пыталась его чем-то занять, чтобы меньше сидел дома и думал о плохом.
Хотя тогда мне самой было не до веселья. То состояние трудно объяснить. Вот часто говорят: «Понимаю». Нет, ты не понимаешь. Ты поймешь, только когда с тобой случится подобное. Это душевная травма, как будто обрывается что-то внутри.
Наверное, можно понять, когда это происходит с человеком в возрасте или с тем, кто болеет. Сначала переживаешь, а потом думаешь, что лучше отпустить, что так будет лучше. Но мама была здоровым человеком, полным сил – принять ее гибель я не могла.
Целый год во мне жило какое-то безразличие, мне ничего не хотелось. Ощущение, что жизнь сразу потеряла цвет, стала серая. Апатия, можно сказать – жить не хочется. Все пофигу. Плевать, что сейчас будет. Никуда не хотелось идти, ничего не хотелось делать. Вещи, которые доставляли удовольствие, больше не радовали. Дни казались безумно длинными, я не знала, как их заполнить. Я просто существовала – и все.
Как справляться с таким состоянием? Совет только один: нужно чем-то себя отвлечь, заставить куда-то выйти. Знакомые в Америке удивлялись, что через три недели после возвращения я пошла на концерт. Но в такие моменты это важно. Все что угодно, лишь бы не думать о трагедии. Когда оставалась одна, снова становилось тяжело, все мысли были заняты мамой.
Из-за этого я и вернулась в тур: чтобы тренировками и переездами забить боль утраты. Смысла ехать в Австралию уже не было, заявилась в Париж, Доху, Дубай, Индиан-Уэллс, Майами, но никакой мотивации в теннисе не оставалось. Я вообще о нем уже не думала. Сначала взяла перерыв на лето, потом до конца сезона. Дальше знакомые начали приводить меня в чувство, но желания выходить на корт у меня уже не было.
«В дни одиночества помогала собака. Мы вместе телевизор смотрели, даже разговаривали»
В тот сезон к психологическим проблемам добавились новые травмы. В Париже я травмировала икроножную мышцу – играла и тренировалась через боль. В Индиан-Уэллс повредила вторую икроножную – боль только усилилась. С болячками, фиксациями и через не могу выступила в Майами, но больше времени проводила у врачей и физио, чем на корте. Получалась такая ситуация: я знала, на что способна, требовала это с себя, но организм не подчинялся. Итог: возникали грубые ошибки, шло постоянное раздражение, негатив.
Когда подошел новый сезон, я понимала, что придется тяжело: старые болячки давали знать, год упущен, куда возвращаться? Пришлось бы начинать с нуля, рейтинг я не замораживала. Пришлось бы стартовать с маленьких турниров и квалификаций, хотя привыкла к лучшим условиям. Когда ты сеяный, тебя встречают, дают большие номера в гостиницах, разрешают тренироваться в любое время, весь корт в твоем распоряжении. И вообще отношение совсем другое.
Одиночку к тому же я вряд ли бы потянула – хотела остаться на пару лет в паре. Но подходящего партнера не нашлось, тогда подумала: «Может быть, не суждено. Подожду еще». Но время уходило все быстрее. Когда не играешь, о тебе сразу забывают. За сезон ты выпадаешь из памяти, в туре появляются новые лица. Это неприятно: год назад все крутились вокруг тебя, всем ты был нужен, вдруг бац – и нет этих людей. Даже не потому, что они отворачиваются. Просто каждый занят своим делом, а ты к нему уже не имеешь отношения. Общение прекращается, потому что людям не до тебя.
В те дни одиночества очень помогала собака – французский бульдог. Все-таки животное – это компания, ответственность, прогулки, ласка: она сидит, а потом так нежно морду на ноги положит. Мы вместе смотрели телевизор, даже разговаривали. Когда я стала ездить по Америке, всегда брала ее с собой – даже в Вегас. И на океан мы ездили. В Америке в этом плане все отлично организовано: никаких запретов для животных, с ними можно даже в ресторан.
Сейчас она живет в Майами. Я не смогла вывезти, потому что летела с ребенком, а перелет долгий. Выручила подруга-собачница. У нее уже есть три пса, моя – четвертая. Говорит, особой разницы уже не чувствует.
«Целитель Джоковича посоветовал есть вулканическую грязь. По вкусу как земля, но эффект поразительный»
Моя подверженность травмам – это генетическое. Я родилась с высоким тонусом мышц, маме делали кесарево. В детстве меня записали в группу риска с диагнозом «детский паралич». До года пичкали таблетками, лечили уколами. Повезло, что родители нашли хорошую женщину, которая сказала, что вылечит все массажами. Так я избежала инвалидности, но высокий тонус сохранился – и нагрузки действовали на меня отрицательно.
Есть теннисистки, которые за карьеру ни разу на массаж не сходили – и у них все нормально. А я без этого жить не могла, после каждого матча шла разминаться, потому что мышцы вечно забивались, тело предрасположено к зажатости. Вроде бы гены атлетические, но постоянно беспокоили растяжения. Гладкого периода без травм я не помню, хотя со временем начала понимать организм, больше времени уделять профилактике.
Например, выявила такую особенность: от нагрузок бедро начинается выходить вперед, за ним неправильно работает вся цепочка. Поэтому даже перед матчами ходила к физио, просила, чтобы размяли мышцу, проверили спину. Не терпела дискомфорт – сразу проверялась.
Первая серьезная травма случилась в 2002-м. Тогда я хорошо начала сезон, вошла в топ-30. Перед Австралией вышла на пробежку: чувствую, в ноге что-то заболело. С каждый минутой становилось хуже. Сделали томографию – стрессовый перелом.
Врачи говорили, что на лечение уйдут 4-6 недель, но все как-то затянулось. Не выступала полгода – до US Open, пропустила три «Шлема». Форму набирала долго: пошли поражения в первых кругах, злилась, психовала, наступил какой-то ступор. В себя пришла только на «Ролан Гаррос»-2003, где дошла до полуфинала.
Вторая обидная травма – май 2006-го. Я хорошо провела весну, выиграла три турнира на грунте – Амелию, Чарлстон, Берлин, впервые вошла в топ-5, занимала третью строчку. На меня обращали внимание, считали, что я претендент на победу на «Ролан Гаррос». За несколько дней до турнира на разминке поехала нога. Итог: растяжение глубокой приводной мышцы. Кое-как отбегала первый круг, пропустила «Уимблдон». Снова долго возвращала чувство игры, начинала с нуля.
Думаю, та травма повлияла на меня сильнее всего. Если бы не она, может, карьера сложилась бы по-другому. После нее я так и не вышла на прежний уровень, да и с тренером мы разошлись как раз в тот период.
Представь, перед «Ролан Гарросом» у меня было 16 побед подряд на земле, бешеная уверенность. В Париже была бы фаворитом, находилась на пике. А после победы на «Шлеме» карьеры теннисистов часто меняются. Их прорывает, открывается много дверей, сразу другие отношения со спонсорами, намного больше возможностей, востребованность. И до турнира ты третий, а после победы можешь стать первым.
Конечно, у меня были победы и место в топ-10 и после 2006 года. После возвращения в 2006-м вообще ударно провела осень и попала на итоговый в Мадриде. Но состояния, чтобы я действительно отлично себя чувствовала, понимала, что сейчас порву тут всех и возьму «Шлем», – больше не было. Для этого должен сложиться комплекс причин – а он все не складывался. И с каждым годом я становилась старше. Взять тот же 2012-й: неплохой год, медаль Олимпиады, но по физике я чувствовала, что уже несвежая.
Еще одна важная деталь: я всегда была игроком, которому недостаточно потренироваться, чтобы хорошо выглядеть. Мне важно сыграть несколько турниров, втянуться, почувствовать форму. Ни в 2002-м, ни в 2006-м я этого не понимала. Думала, что буду играть так же, как до травмы. И очень переживала, что вернуться быстро не получается. Что у меня нет той же уверенности, игры, ощущения от матчей.
Наверное, моя вина в этом тоже есть. Неправильно постоянно находиться в напряжении: не дай бог снова что-то случится. Но по-другому я не могла. Психологически загоняла себя – от этого результаты были хуже.
То состояние не назвать депрессией. Скорее, раздражением, нетерпением, непониманием почему. Я помнила, как все было до, представляла себе это, но получалось совсем иное. Одно время даже обращалась к психологам, они помогли обрести баланс, спокойствие.
Травмы лечила и у обычных врачей, и у holistic doctors. Был опыт даже с целителем Новака Джоковича. В один из сезонов мучила такая болячка как вертиго. Никогда о ней не знала, но суть в том, что кристаллик выпадает из своего места в ухе, и начинаются постоянные головокружения, нереальная слабость.
В тот же момент Джокович боролся с астмой и возил с собой целителя, чтобы он посмотрел, чем Новак питается, как живет. В итоге целитель перевел его на специальную диету, и астма прошла. На турнире в Майами мы с этим целителем пересеклись и поговорили. Я объяснила, что беспокоит. Он посмотрел, сказал, что именно нужно делать в течение двух недель. Если коротко, то посадил меня на полную чистку: только растительная пища, фрукты, овощи. Плюс советовал принимать спирулину, какие-то натуральные травы и вулканическую грязь. Она продается во всех аптеках, по вкусу как земля, но эффект поразительный – как губка выводит все плохое из организма.
Через 10 дней я заметила, что болезнь отступает, через 14 все прошло. Если бы не он и не Джокович, не знаю, как бы я справилась.
«Мой тренер кинулся на отца Шараповой и бросил его в большой мусорный бак»
Одно из самых обидных моих поражений случилось в 2012-м на US Open. В четвертом круге я играла против Шараповой. С ней всегда были тяжелые отношения. История началась много лет назад, когда Мария только появилась в туре.
Ей 15, Америка, один из ее первых профессиональных турниров. Играли во втором круге. С одной стороны корта сидел ее отец, с другой – тренер Роберт Лэнсдорп. В переходах они постоянно что-то комментировали, подсказывали, активно болели за Машу, отец кричал. Судья не реагировал даже тогда, когда они громко хлопали перед моей подачей, чтобы вынудить меня ошибиться. В один момент на приеме отец крикнул по-русски под руку: «А ты не примешь!» Я развернулась и грубо ответила по-английски: «Закройте свой рот!» Ну только в другой форме.
Матч я проиграла в трех сетах. Мария уже тогда играла хорошо, но крики с трибун просто вывели. После матча мы пересеклись у раздевалок: мой тренер – молодой парень из Голландии, – я и ее отец. Тренер стал кричать: «Как вы себя ведете? Это некрасиво, это неспортивно». Дошло до того, что кинулся на Юрия, взял за горло и бросил в большой мусорный бак. За это тренера дисквалифицировали на несколько турниров, а с Машей начались напряженные отношения, которые длились всю карьеру. Доходило до того, что проходишь мимо, а она отводит взгляд – не здоровается.
Наши матчи всегда получались непростыми. В 2012-м тоже играли три сета. В третьем я повела в начале, стало заметно, что она сыпется, нервничает, а у меня наоборот все складывалось. Вдруг непонятно откуда пошел дождь. Даже главный судья удивился: «Мы смотрим на радар, дождя не должно быть».
Объявили перерыв на час. Шарапова ушла к тренеру и физио. И перерыв на нее подействовал. Она переосмыслила игру и после возобновления матча действовала совсем по-другому, просто великолепно. А я осталась на прежнем уровне и не вышла в четвертьфинал.
На пресс-конференции я сказала: «Считаю, в этот раз Марии повезло. Если бы не дождь, я бы ее обыграла». Она услышала и любит ведь вставить последнее слово, поэтому заявила: «Выиграла я, а она может говорить что угодно».
«Чтобы похудеть, я бегала чуть ли не в гидрокостюме 30-40 минут до завтрака. Мама дважды в день ставила на весы»
Моей мечтой в теннисе всегда был турнир «Большого шлема». К сожалению, этого не получилось – ни в одиночке, ни в паре. Мечту мамы я реализовала – взяла медаль на Олимпиаде. Я ведь пришла в теннис из-за родителей: они легкоатлеты, мама – призер Олимпийских игр-1976. Я выросла с ними на сборах, привыкла к этой атмосфере и всегда думала, что буду заниматься тем же.
Мама в итоге стала моим вторым тренером. Она ездила на турниры, занималась физподготовкой, всегда находилась рядом. С папой из-за переездов мы в основном общались по телефону, а мама опекала до 21-22 лет. До тех пор, пока не поняла, что я уже самостоятельная: что понимаю, как питаться, спать, тренироваться, восстанавливаться. Только после этого отпустила в свободное плавание. И приезжала лишь на отдельные турниры.
Даже перестав активно ездить, она следила за каждым матчем. Если его не показывали, все равно знала счет. После игры мы созванивались, обсуждали, как все прошло. Перед – она присылала напутственные смски. Это была традиция, мама всегда оставалась в курсе моих дел, и общалась я больше с ней, чем с папой.
Надежда Ильина, мама Нади Петровой
Конечно, она меня любила, но это не мешало относиться к дочери как к профессиональному игроку и не давать поблажек. В детстве я не раз получала прыгалками. Как-то плохо себя повела, и она поколотила зонтиком. Все очень строго, жестко.
Наверное, такое отношение от менталитета. Американцы привыкли к позитиву: «Ты у меня молодец, ты супер», – детей это окрыляет, они чувствуют себя лучшими. В России по-другому: «Не получается? Иди и еще час-два отработай 1000 мячей». Или: «Не получается? Завтра сделаешь лучше». Не прессинг, но без радости.
Все это было обидно. В душе я понимала, что мама хочет для меня лучшего, просто мечтала слышать другие слова, какой-то нежности и ласки. Вместо этого получались, например, такие ситуации: я набрала вес и приехала в Египет, где работали родители, с какого-то турнира. Мама посмотрела: «Ты вообще на кого похожа?» Чтобы похудеть, я надевала чуть ли не гидрокостюм и бегала 30-40 минут до завтрака. На ужин мама давала пиалку винограда. Два раза в день ставила на весы и смотрела за движением веса. Когда результат ей понравился, она ввела нормальный рацион.
Мама не диктатор и не железная. Прекрасно понимала, скольких сил мне стоит продолжать карьеру, несмотря на травмы. Знала, как сильно нервничаю и как тяжело организму. Ей хотелось, чтобы у меня появилось личное счастье, а самой – нянчить внуков. Видно, что она дошла до этого возраста, поэтому все чаще говорила: «Может, не надо себя мучить, насиловать на этом корте? Теннис теннисом, но есть еще и другая жизнь, которая тоже важна». Но у меня оставались силы и желание, плюс не было серьезных отношений, поэтому продолжала ездить по турнирам.
Мои самые долгие отношения, пока я играла, длились года три. Не скажу, что это тяжело: на расстоянии можно спокойно общаться и переписываться. Улетаешь максимум на месяц. Живешь надеждой, что скоро снова увидишь любимого. Из-за разлуки новые встречи эмоциональнее, потому что скучаешь. Хотя, конечно, мужикам в этом плане проще: взял красивую модельку – и катаешь все время с собой. Она пришла, поболела, составила компанию за ужином.
Но помню и девчонок, с которыми ездили мужчины, а девочки их содержали. Например, муж Жюстин Энен, который отсудил половину призовых, потому что ее лучшие результаты случились при нем, вроде как тоже его заслуга. Он всегда ездил, болел за нее.
«После 35 шансы забеременеть снижаются. Подходящего человека я не нашла и даже обратилась в донорский банк»
Удивительно: я объехала полмира, но ничего не видела за пределами кортов и гостиниц. Только последние пару лет карьеры стала выделять один-два дня, чтобы осмотреть город и достопримечательности. Серьезно путешествиями занялась, когда ушла из тенниса. Много ездила с подругами, занималась собой, пыталась наладить личную жизнь. Но в Америке как-то не получалось.
Может, менталитет разный, может, не все найдут смелость подойти. Все зависит от уверенности ребят, многие думают: «Ой, она там ездит везде, ой, она по телевизору, в журналах». Считают, что я не обычный человек, не с улицы, не как все. По опыту других девочек из тенниса знаю, что они знакомятся в основном через друзей: пригласили – там и познакомились. Через друзей получилось и у меня, хотя рассматривала разные варианты. Подступил возраст, когда захотелось семью, ребенка.
Во время карьеры я об этом не задумывалась, потом не могла найти подходящего человека. Но в голове тикали биологические часы: после 35 лет потенциал репродуктивной функции снижается. Поэтому ЭКО и стало таким популярным: девушки работают и строят карьеру, ребенка хотят после 30-35, но не все уже могут. После 35 это сложно, после 40 вообще можно забыть.
Знаю на своем примере: я обращалась в клиники, сдавала анализы, где подтвердили, что шансы забеременеть резко снижаются. Дали окно в 2-3 года, когда все должно быть нормально. Потом могли возникнуть проблемы. Эти тревожные часики отложились в голове, я даже обратилась в донорский банк в Калифорнии, начала рассматривать кандидатов на роль биологического отца ребенка. Проходило все так: заходишь на сайт, смотришь детские фотографии доноров спермы – на всех им по 6-10 лет, не старше. У каждого анкета: место рождения, какая кровь, национальность, рост, вес, хобби, чем занимается. По этим параметрам выбираешь под себя. Но самого человека не видишь.
Повезло, что теннис дал мне возможность потянуть эту процедуру. В Америке она стоит около 10000 долларов, но нет гарантии, что все получится с первого раза. В тебя ведь внедряют уже оплодотворенную яйцеклетку, дальше вопрос, приживется она или нет. Можно и 5 раз пробовать.
В итоге ЭКО не понадобилось, потому что я чуть отложила процесс и в 2017-м поехала на все лето в Москву. Встретилась со знакомой теннисисткой. Привезла ей из Америки какие-то вещи. Она была с мамой и мужем, я – с папой. При прощании перекрестились руками, папа в шутку сказал: «О, будут какие-то связи».
Так и произошло. Через время она позвонила: «У брата мужа была свадьба, приходили ребята. Есть один такой прикольный парень, он сейчас без девушки. Давай познакомлю?» Почему нет? Я только за какие-то встречи. Через пару дней договорились увидеться на Патриках компанией: знакомая с мамой и мужем, тот самый друг. Он не связан с теннисом, но иногда играет, атлетического телосложения. Предприниматель.
Не сказать, что сразу пролетела искра, но появилась заинтересованность. Съездили пару раз в Soho Country Club – покупались. Потом на шашлыки в компании. В Москве летом вообще классно, столько разных мест. На фоне этого все закрутилось, стали встречаться.
Дальше я уехала в Америку. Мы поддерживали отношения, но я подумала, что надо вернуться и побыть вместе. Посмотреть, что-нибудь получается из этого или нет. Переехала в Москву, пожила немного у него. И полетело, как снежный ком.
Я сказала «Давай попробуем». Удивилась, но он согласился: «Ну давай». Забеременеть получилось чуть ли не с первого раза. После этого уезжала в Америку, помню, как почувствовала там: со мной что-то не то. Подумала: «А чего тяну, дай-ка тест сделаю?» И все подтвердилось. Можно сказать, подарок от жизни.
На первую годовщину знакомства родилась девочка. Назвали в честь моего папы Виктора – Виктория.
«После родов я была раздражительной и агрессивной. На дороге могла вцепиться в горло любому»
Еще одна причина, почему я так сильно думала о ребенке, – хотелось почувствовать ощущения, через которые проходят женщины во время беременности. Было интересно, появится ли у меня какое-то желание. Как вот говорят, что женщину тянет на определенный продукт. Серену, например, на артишоки. У меня, как выяснилось, аппетит вообще пропал. Но сразу после родов начались сложности с подавлением эмоций.
Три месяца я была раздражительной и агрессивной. Особенно на дороге – могла вцепиться в горло любому. Или все время казалось, что я не совсем хороший родитель, что у меня ничего не получается, я не справляюсь. Сразу лились слезы. Влиял и недосып. Во время карьеры я привыкла спать по 9 часов, а тут пришлось по 5. Ребеночек такой маленький, я боялась взять его в руки. Так за подавленностью пришел страх. Такое состояние называют послеродовой депрессией.
Кстати, в отличие от России, в Штатах нет патронажных медсестер – тех, кто приходит в течение недели после родов и учит подмыть, кормить, пеленать. Там один раз показали, два дня в больнице полежал – и до свидания. Уже не было рядом мамы, которая через все это прошла и могла бы подсказать. Остались папа и отец ребенка – мужчины, которые не знали, что делать с малышом.
В этой ситуации выручил чат с девчонками-теннисистками. Моя родилась в июле, мальчик Душевиной и девочка Чакветадзе – в сентябре, близняшки Шведовой – в октябре, дочь Весниной – в ноябре. Мы создали чат «Теннисные мамочки» и начали общаться. Проблемы похожи, поэтому до сих пор делимся советами. Хорошо пошло.
«Когда отец ребенка уехал на работу, я собрала вещи и переехала к папе. Просто поняла, что человек не мой»
Я ни о чем не жалею, потому что наш ребенок чудный. Но если честно, перед такими ответственными поступками с человеком нужно пожить хотя бы год. Посмотреть на него в бытовухе. Пока встречаешься и длится романтический период, все кажется просто супер. Ты узнаешь его, он – тебя, вы гуляете, первый раз приводите друг друга домой, все показываете. Но дальше съезжаетесь, и начинаются загвоздочки, маленькие трудности, которые усиливаются, когда рождается ребенок. Потому что ночью надо вставать и менять памперс, кормить. Днем – гулять не вдвоем, а с коляской. Проявляются ежедневные заморочки, все минусы человека вылезают наружу. Чувства, которые были сильны вначале, угасали. Со временем я поняла, что он просто не мой человек.
При всей любви ребенок – это сложно: недосып, усталость, личные отношения отходят на второй план. Больше нельзя посмотреть фильм, поваляться, пойти выпить вина с друзьями, загулять до утра, даже в ванной полежать и расслабиться. Потому что ребенок хочет есть каждые 2-3 часа, его нужно переодеть, уложить, потом поменять памперс, дальше что-то приготовить себе и мужчине. Начинается нескончаемый цикл.
К этому добавляются конфликты. Часто замечаю их на детских площадках между молодыми родителями. Папы относятся ко всему более спокойно и расслаблено. Мамы – наоборот. Папа что-то не заметил, мама сразу: «Как ты мог до этого довести? Ребенок вспотел, а ты не заметил, что ему жарко и что его надо раздеть?» Ребенок испачкался, а папа сидит в телефоне, не помогает. Мама: «Ты вообще следишь или общаешься там с кем-то?» Начинаются взаимные придирки – это как раз тестирует отношения.
В моем случае, правда, случилось другое. Я сидела целыми днями с ребенком, а мужчина пришел – чуть-чуть поиграл с ним, уложил и хочет внимания. Хотя я такая уставшая, что кто бы с меня снял нагрузку. Может, куда-то вывел, проветрил, потому что каждый день рутина.
Какая у меня была жизнь после окончания карьеры? Частично – дела, фитнес, но наступали выходные: оделась, пошла в ресторан, посидела с друзьями, попила коктейльчики, сходила на концерт, на хоккей, на пляж, покаталась на яхточке – вот такое. А тут даже выходных нет. Хотелось, чтобы хотя бы раз в неделю, когда бабушки и дедушки с ребенком, меня вывели на завтрак, провели по Москве, сводили в кино или посидеть компанией в парке Горького.
Понятно, что у мужчины тоже работа, но я пыталась объяснить: «Вот ты уезжаешь, в машине можешь с кем-то пообщаться, постоянно пересекаешься с людьми, контактируешь». Он ведь не сидел в офисе 10 часов и не на заводе пахал. Нет, предприниматель: поехал, с кем-то пообщался, с кем-то пересекся – постоянная движуха. А у меня движухи не было. Каждый день одно и то же. Мне не хватало общения. Тем более я все время жила за городом.
Хотелось разрядки. Я говорила и намекала, что на одном месте устаю. Знакомые даже стали спрашивать, почему у меня огонек в глазах пропал. Но я не могла достучаться до человека, и стало обидно за себя.
Я не понимаю, почему так произошло. Вряд ли это его лень. Может, он привык, что вокруг него всегда прыгали и делали, как ему угодно. Избалованный. Первые-то месяцы он очень помогал с ребенком, убирался, готовил. Вставал ночью и кормил, менял памперсы. Потом такого становилось все меньше.
В апреле этого года я не выдержала. Он уехал на работу, а я просто собрала вещи, написала письмо на листочке, как в сериалах, взяла ребенка и переехала к папе. Поняла, что человек просто не мой, к тому же ко многим маленьким косякам добавился один большой.
Но я все равно рада этому опыту. Если делала бы все сама, искусственно, то ребенок не знал бы, кто его отец. А так – у него есть два родителя. Для меня это очень важно. Конечно, я надеялась, что мы и дальше останемся вместе, будет еще один ребенок, будем вместе вести хозяйство. Немножко не сложилось.
«Хочется семейного спокойствия: дом, дети, собака. Как просила мама»
Виктория очень активная: носится и крутится, как веретено. Особо даже нет времени просто посидеть и заняться собой – все силы отдаю дочке. Но понимаю, что ей важен и отец, не запрещаю им видеться. Он приезжает каждые выходные, общается. Папа тоже в деле, хотя ему тяжело успевать за внучкой из-за возраста.
На развод я не подавала, потому что мы не были расписаны. Сейчас я уже не в активном поиске – жду, как жизнь распорядится. Полагаюсь не то что на судьбу… Просто надежда продолжает жить внутри.
Думаю, все у меня еще впереди. Например, мечтаю о свадьбе. Особенно сильно захотела ее после того, как в этом году побывала на торжестве знакомых американцев в Доминикане. Они сняли виллу, где отдыхала Дженнифер Лопес, а Марк Энтони снимал клип. Я посмотрела на это великолепие, на организацию, на то, как вместе мы выбирали платье, – так здорово, что теперь мне тоже очень хочется пережить это волнение. Примерить пышное белое платье, думать над формой торта и видом цветов, заказывать оформление.
И просто хочется семейного спокойствия: дом, дети, собака. Как просила мама.
– Какой самый теплый момент вспоминаете, когда думаете о ней?
– Наверное, 2012 год, когда мы с Машей Кириленко взяли бронзу на Олимпиаде, потом выиграли парный итоговый в Стамбуле, а дальше я в одиночке через не могу отыграла турнир чемпионок в Софии и тоже выиграла.
Приехала в Москву без сил, и получилась такая домашняя встреча. Про теннис забыли, совсем не говорили. Мама только сказала: «Может, хватит? Давай остановимся и побудем вместе?» Такое в тот момент тепло ощущалось.
Через год ее не стало.
– Часто сейчас возвращаетесь к тому дню в декабре?
– Со временем все меньше и меньше. Говорят, время лечит раны. Никто ничего не лечит. Просто со временем боль куда-то далеко засунешь и стараешься не задумываться, живешь в своей рутине. А если и вспоминаешь, то никогда не говоришь, потому что сразу слезы наворачиваются.
Как только пересечешься с родственниками или знакомыми, которых давно не видела, они начинают: «Ой, как же жалко, как я переживаю». Еще что-то. Сразу пытаюсь тему поменять, чтобы не говорить об этом.
Куда-то далеко затолкала – и все.
