От редакции: вы в блоге «Глеба и зрелищ». Его автор, Глеб Слесарев, собирает классные истории про связь футбола с культурой. Поддержите его подписками и плюсами!
Вернер Херцог – ярчайший представитель современного германского и мирового кинематографа. Его относят к направлению «новая немецкая волна» (Вендерс, Фассбиндер, Шлендорф), но сам режиссер открещивается от любых попыток классифицировать свое творчество.
И действительно: тот, кто это делает, тратит время впустую. Называть его режиссером в привычном смысле этого слова даже как-то кощунственно: Херцог выходит за любые рамки, ему интересно абсолютно все, и он совершенно не боится ставить перед собой непосильные задачи. Снимает по всему миру: от документального очерка в Никарагуа о сандинистах до игрового фильма в Сахаре c Николь Кидман в главной роли. От числа снятых им фильмов, как игровых, так и документальных, кружится голова.
Херцог (настоящая фамилия – Стипетич) родился в Мюнхене в 1942-м. Ему было всего два месяца, когда город начали бомбить. Семье пришлось укрыться в маленькой баварской деревне, затерянной в горах. Там не было ни электричества, ни водопровода, а о том, что такое «фильм», Вернер впервые узнал в десятилетнем возрасте, когда в деревню приехал передвижной кинотеатр.
Уже в конце шестидесятых он снял свою первую картину. Продолжает снимать и сейчас. Киноязык Херцога отличается особым смешением реального с образным: с одной стороны, маниакальное стремление отобразить все вплоть до мелких деталей, с другой – насыщение каждого кадра шармом таинственности, неоднозначности. Каждый из его фильмов – полурепортаж-полусон. Есть в них некая депривативность: будто ты прямо сейчас принимаешь участие в масштабном походе, но не спал неделю и с трудом различаешь, где действительное, а где кажущееся.
«Я не особо изобретателен, однако отчего-то способен пробуждать в зрителе определенные чувства и мысли. Я вижу на горизонте невысказанные образы. В самых непримечательных вещах я чувствую связь с образами из сновидений – и могу воссоздать этот наш общий сон, сделать его явным для всех», – так со свойственным ему скептицизмом к громким эпитетам говорит сам режиссер.
Херцог – самоучка. Все делает по-своему со старта карьеры – и с невероятным упорством преодолевает препятствия, ломает стереотипы один за другим. Идея снимать фильмы пришла к нему спонтанно: достаточным оказалось открыть энциклопедию и прочитать пару страниц о кинематографе. Мальчик с пышной шевелюрой быстро увлекся и тут же принялся записываться на всевозможные кастинги.
Юноша твердо вознамерился стать режиссером, о чем открыто заявлял в письмах для киностудий и телевизионных компаний. После десятка молчаливых отказов его наконец пригласили на собеседование. Когда в кабинет вошел 14-летний подросток, над ним просто рассмеялись – не став даже слушать.
Как это ощущается, может хорошо рассказать Юрий Дудь. «Это что, корреспондент журнала «Мурзилка?» – бросил Владимир Бесчастных, когда после одного из матчей в начале нулевых увидел перед собой худощавого ребенка с микрофоном.
Но Херцог не из впечатлительных. Выйдя из студии, он тут же понял, что пытаться унижаться перед кем-то – пройденный путь. Устроился рабочим на завод, а когда денег накопилось достаточно, чтобы купить любительскую камеру, снял маленький фильм. Кино он отправил на конкурс, получил грант и на него сделал второй фильм. Дальше пошло как по накатанной. Через пару лет Херцог создал лично для себя продюсерский центр Werner Herzog Filmproduktion – и с тех пор все его фильмы (а их набралось больше 60) производятся исключительно здесь.
Вернувшись в 12-летнем возрасте вместе с семьей из деревни в Мюнхен, Херцог впервые увидел большой город. «В деревне мы жили в полной изоляции от всего мира», – так описывает это чувство режиссер. Со временем Херцог вместе с братом пристрастились ходить на стадион. Родителям это не нравилось: они считали футбол спортом для рабочих классов и недостойным настоящих мужчин занятием. Их выводило из себя то, что сыновья после игры во дворе приходят домой грязные и в ссадинах. Херцогу советовали заняться чем-то более аристократическим: например, фехтованием. Но Вернер к тому времени восхищался расцветавшим после бернского чуда немецким футболом так сильно, что записался в любительскую команду.
А самым ярким впечатлением юности стал приезд бразильцев в конце 50-х:
– В Мюнхен приехал «Сантос». Стоял невероятный ажиотаж. Мы каким-то чудом достали билеты. Представьте, впервые в жизни увидеть кудесников. Помню, что бразильцы играли во всем белом – и среди них 16-летний Пеле. Бегал Пеле в детских шортах, напоминавших семейные трусы: по всей видимости, часть его экипировки потерялась по дороге – и пришлось надевать то, что есть. Я был загипнотизирован тем, как этот мальчик, мой ровесник, обращается с мячом. «Сантос» забивал один за другим, и в итоге они выиграли 9:1. Ничего подобного я больше никогда не видел. Чистая магия.
Параллельно с футболом Херцог занимался прыжками с трамплина. Уже тогда проявлялась его любовь к деталям: особое внимание он уделял технике полета. Но когда после одного из прыжков Вернер неудачно приземлился и повредил шею, с лыжами пришлось завязать. Свою тоску по любимому спорту он выразил в документальном фильме «Великий экстаз резчика по дереву Штайнера». Главный герой – летающий лыжник, а его искусство показано с необычайным трепетом.
Херцог долго не мог решить, в какой стилистике снимать фильм. В какой-то момент ему пришла идея поднять лыжника над собой. На протяжении целого дня съемочная бригада носила чемпиона по улицам, подняв в воздух, а Вернер понял, что хочет увидеть в кадре. В итоге фильм получил восхищенные отзывы, а ключевые сцены были сняты с нижней точки – в манере, которую впервые использовала в мировом кинематографе Лени Рифеншталь в скандально известной пропагандистской ленте «Олимпия». Херцог переработал стиль под себя, выточил, как тот самый резчик – сам выступив в роли второго главного героя: репортера, работающего на соревнованиях.
Зелень лесов и глубина неба во время прыжков Штайнера перестали быть просто фоном, став художественным образом. Природа вдохновляла Херцога с самого детства. Леса в баварских предгорьях стали для него прообразом джунглей. А мечта увидеть джунгли настоящие позднее сыграет решающую роль в утверждении немецкого мастера в качестве одного из лидеров европейского кинематографа 70-80-х.
Стремление снять фильм Херцог сравнивает с прыжком с трамплина: «При прыжке ты инстинктивно откидываешь голову назад, но мы, наоборот, вытягивали шею, как будто ныряли в воду. Знаете, снимать кино – подобно импульсивному прыжку в пропасть. Ты бросаешься в это дело и понимаешь, что натворил, только когда ты в середине полета. Но ты уже прыгнул. Поэтому не нужно ничего бояться».
Призыв быть смелыми Херцог адресовал начинающим режиссерам в культовой короткометражке «Вернер Херцог ест свой ботинок». К тому времени он уже был известен своей непредсказуемостью и сумасшедшими выходками, но здесь превзошел все ожидания. История создания шуточного фильма, где Херцог выступил в роли актера, началась с дружеского спора. Приятель Вернера Эррол Моррис никак не мог закончить свой первый фильм: в разгар съемок возникли проблемы с финансированием. Тогда Херцог решил подбодрить друга и пообещал тому, что съест свой ботинок, если фильм все же будет выпущен.
В итоге Моррис доснял работу, впоследствии став известным документалистом. А Херцог не просто сдержал обещание, но и сделал из этого целое сатирическое произведение. Сваренный и приправленный чесноком ботинок сначала представили на суд публике, а затем разрезали на крошки. Поглощая за кулисами новое для себя блюдо, Херцог сравнил происходящее с абсурдом, которое сопровождает жизнь каждого из режиссеров: «Не нужно думать, что кино совершает революции. Но кино может поменять взгляд на некоторые вещи в жизни. Нас всех воспринимают как клоунов, потому что мы делаем нечто нематериальное. Ценность фильмов ощущается лишь по прошествии времени».
Перед восхищенной публикой Херцог признался, что съел ботинок потому, что хотел помочь поверить в себя всем, кто не решается начать снимать кино. «Не бойтесь, мы варили его пять часов, и, хоть он стал еще более противным, я сделаю это ради своего друга Эррола. Я очень хочу, чтобы его фильм вышел. В конце концов, куриные крылышки из KFC по составу не слишком отличаются от этой вареной туфли».
Умение преодолевать страх перед решительным действием, раскрытием себя в творчестве – все это Херцог перенял из своего детства и, в частности, футбола. В начале режиссерской карьеры он играл в нападении за клуб шестого дивизиона. Вернер двигался по полю небыстро, но его отличало хорошее видение поля. За счет этого он считался самым опасным в своей команде. За умение ворваться в штрафную и дерзко броситься на мяч Херцога прозвали «камикадзе». Врожденное чувство наблюдательности позволяло ему анализировать происходящее на поле, а затем переносить рефлексии от футбола в режиссерское ремесло:
«На съемочной площадке я чувствую себя тренером, который объяснил команде тактику, но помнит: главное для победы – чтобы игроки не терялись в сложных ситуациях. Единственным моим достоинством как весьма среднего футболиста было умение эффективно использовать свободное пространство на поле. Я не один год играл за команду низшего дивизиона и забил множество голов, хотя уступал остальным и в технике, и в скорости. Я умел читать игру, предвидеть, где окажется мяч. Забивая, я не видел сами ворота, но, тем не менее, интуитивно знал, куда бить. Если бы я раздумывал, через секунду мяч блокировали бы пятеро защитников, и мой маневр пошел бы коту под хвост. То же самое и с кино. Если видите что-то стоящее, не тратьте время на глубокие раздумья. Просто забудьте о страхе и действуйте».
Этот основополагающий принцип Херцога стал его визитной карточкой в мировом кинематографе. Режиссер Херцог – такой же смелый идеалист, как и Херцог-футболист. Безумные идеи, зарождавшиеся благодаря его искрометной фантазии, казались невероятными каждому, кто читал сценарий. Но не самому Херцогу. С его перфекционизмом и мягкой диктатурой он был готов на все ради воплощения цели с сохранением самых мельчайших деталей, прописанных в сценарии.
Клеймо фрика, безудержного психа с невозмутимым лицом и киноманьяка Херцогу принесли съемки выдающегося фильма «Фицкарральдо» (1982). Эпическая лента снималась в Перу четыре года, а актеры жили в походных условиях, ощущая на себе все тяготы существования в джунглях. Идеей режиссера было полное погружение съемочной группы в предлагаемые обстоятельства. В съемках принимали участие настоящие племена индейцев.
Херцог прослыл одержимым. Некоторые из претендентов на роль в «Фицкарральдо», поняв, что им предстоит, отказались сразу, другие – буквально сбегали со съемок, не выдерживая спартанских условий. Несмотря на это, состав набрался звездный – во главе с ярчайшей Клаудией Кардинале. Херцогу удалось пригласить даже самого Мика Джаггера, но, тот, отснявшись в первых эпизодах, предсказуемо свернул свое участие в проекте. В финальный монтаж не попал ни один из кадров с «роллингом».
По сценарию главный герой фильма Фицкарральдо (альтер-эго Херцога) одержим мечтой построить в глубине Перу оперный театр. Чтобы финансировать строительство, он берет в концессию затерянный в джунглях участок – месторождение каучука. Но добраться до места – невыполнимая задача. Горная река, по которой идет корабль Фицкарральдо, натыкается на пороги. Пройти маршрут не под силу даже индейцам, которых набрал в команду авантюрист-театрал. Поняв, что корабль не пройдет пороги, он строит безумный план: перетащить пароход через гору и продолжить путь по примыкающей к ней соседней реке.
Херцог решил воплотить сцену в реальность без применения каких бы то ни было спецэффектов. Представить эту фантастическую картину невозможно, но факт: 700 индейцев на тросах затащили 300-тонный корабль на гору – лишь для того, чтобы снять масштабную сцену. Безумный Херцог доказал, что любая мечта может стать изумляющей реальностью. Правда, для этого ему пришлось немного изменить наклон горы – с 60 до 40 градусов.
Режиссера обвиняли в эксплуатации рабского труда, в травмах, которые массово получали на съемках участники. Ходили слухи, что не обошлось без жертв. Сам Херцог слухи отрицал: «Даже самые желтые газеты посчитали это все бредом. К счастью, у нас есть кадры, на которых видно, как улыбающиеся индейцы вылезают из-под корабля. Думаю, что я просто очень реалистично снял эту сцену».
Во время съемки прохождения порогов Херцог снова стремился к полной реалистичности, и это едва не стоило жизни его оператору Райнеру Клаусманну:
«Мы отсняли эпизод, и тут корабль ударило о камни, развернуло – и он сел на мель. После совещаний было решено вернуться в лагерь. На следующее утро вдруг замечаю, что Клаусманна нет. «Никто, – спрашиваю, – Райнера вечером не видел?». Никто. И я понимаю, что мы забыли его вчера на камне. Я взял лодку и помчался на полном ходу к порогам. Он так там и сидел, держась за камень – и был просто разъярен. Но это не первый случай с ним. Как-то раз купались всей группой в бухте – и вдруг слышу дикий крик Райнера. Выяснилось, что пиранья откусила ему фалангу на ноге. Следующие шесть недель он ходил на костылях».
Актеры сходили с ума от методов Херцога. Кардинале признавалась, что лишь благодаря утроенной воле выдержала съемки:
«Я не знаю, как выжила! Мы были в самой гуще джунглей. Не знали, чем питаться. Вокруг – дикие животные. Все индейцы ходили голыми. Моя героиня носила белое платье, и они считали, что я богиня, так что мне все время приходилось находиться на площадке, чтобы они не ушли».
Но главным возмутителем спокойствия был Клаус Кински. Отец Настасьи Кински, которого она терпеть не могла, и любимый актер Херцога, снимавшийся во всех его главных фильмах.
Кински был полной противоположностью режиссера. На съемках он вел себя вызывающе: дрался, вопил и грязно материл всех, кто попадался ему на глаза во время гневного приступа. Когда от главной роли в «Фицкарральдо» один за другим отказывались самые разные актеры, Кински, сидевший дома в Германии, отправил Херцогу телеграмму: «Ты знаешь, как меня найти. Я готов».
Кински сложно было назвать адекватным как в жизни, так и в профессии. Вряд ли он что-то играл – скорее просто был самим собой. Кински ненавидели в актерской среде за его маниакальную любовь к деньгам. Не гнушаясь самых безвкусных фильмов, где ему предлагали хорошие премии, он отказывал таким режиссерам, как Феллини. Треть бюджета «Фицкарральдо» ушла на гонорар Клаусу.
Фильм снимался на английском языке. Когда делали переозвучку для немецкого кинопроката, Кински запросил такую гигантскую сумму за озвучание своей же роли на своем же родном языке, что Херцог его буквально послал. В итоговой немецкой версии Фицкарральдо озвучивает другой актер.
Кински срывался на режиссера постоянно, не скупясь в выражениях: «Херцог – жадный, мерзкий, трусливый подонок. Его так называемый талант стоит на том, что он терзает беззащитных существ и истязает их, мучает, пока не добьётся своего».
Одновременно этим самым талантом он восторгался – называл «трусливого подонка» гением, и, конечно, в глубине души понимал, что именно Херцог сделал из него великого киноактера. Судьба Кински закончилась печально, и по прошествии лет главный режиссер в его жизни публично признался ему в любви фильмом «Мой лучший из врагов».
В работу вошла пронзительная сцена, где обычно резкий, неотесанный Кински играет с бабочкой.
Впервые Херцог и его любимый из врагов встретились на съемочной площадке фильма «Агирре: гнев божий». Роль конкистадора Агирре была создана специально для Кински. Прочитав сценарий, он тут же перезвонил и стал кричать в трубку, что это выдающаяся идея и режиссер просто не имеет права взять кого-то другого.
Херцог знал, на какую клавишу нажать, чтобы привести Кински в состояние почти оргазмического возбуждения перед работой. Ключик был лишь у него: «По нечленораздельным воплям, которые продолжались полчаса, я понял, что он в восторге».
Гениальный сценарий «Агирре» был написан в весьма нестандартной обстановке.
В промежутке между съемками фильмов Херцог постоянно играл в футбол. Создал команду друзей и часто ездил с ними на выезды. В один из таких дней они загрузились в автобус и покатили на матч в Вену. Дорога была дальней, и с собой режиссер взял печатную машинку, чтобы скоротать время. О том, что произошло позднее, можно снять отдельный фильм:
«Мы ехали на матч, и через несколько часов вся команда надралась. Мы везли бочонки с пивом в подарок противнику, но половину выпили по пути. Рядом со мной сидел наш вратарь, совсем уже никакой, и его вырвало прямо на пишущую машинку, которая была у меня на коленях. Пару-тройку страниц спасти не удалось, я их выбросил в окно. Там, между прочим, были очень неплохие сцены, но теперь что уж. В автобусе я написал почти весь сценарий. В Вене между играми я три дня стучал на машинке, не вставая, и сразу по завершении отправил готовый материал Кински».
«Агирре: гнев божий» (1972), поэтический фильм о безуспешных попытках завоевателей Америки взять под контроль индейцев, создавался по тому же принципу, что и «Фицкарральдо». Картина снималась неподалеку от Мачу-Пикчу. Актеры также проводили все время в джунглях, а Кински изводил партнеров по съемкам своей жестокостью. Одному из актеров он едва не отрубил плечо, другого чуть не прибил, ударив мечом по голове. А вершиной всего стал эпизод, когда раздраженный шумом выпивавших актеров Кински схватил ружье и трижды пальнул по хижине. По какой-то странной и жуткой традиции, сопровождавшей фильмы Херцога, одному из сидевших в палатке снесло палец.
Несмотря на все выходки Кински и постоянные жалобы актеров на диктаторские замашки Херцога, Вернер оставался невозмутимым. Эта невозмутимость стала просто-таки фишкой: если послушать интервью Херцога на английском, можно запросто перепутать легенду мирового кино со звуковой версией гугл-переводчика. «Я лишен органа чувств, воспринимающего иронию», – так говорит о себе режиссер.
Однако и сам Херцог не избежал мистических странностей, на которых построен его киноязык.
Ключевой образ в «Агирре» – стрелы, прилетающие будто ниоткуда и поражающие героев одного за другим. Все, что снято в фильме, по известной цитате, должно было остаться в фильме. Но спустя годы с Херцогом произошел выходящий за грань понимания случай.
Где-то на задворках Калифорнии, в окружении любимых ему лесов и гор, режиссер давал интервью. И вдруг из-за кадра, что называется, live, ему в живот прилетела пластиковая пуля. Все было заснято на камеру, а откуда стреляли – никто так и не понял.
Но Херцог не был бы Херцогом, если бы и в момент неожиданной опасности изменил своей флегматичности. Получив пулю в живот, он лишь оглянулся на корреспондента BBC и настороженно спросил: «Это что сейчас было?».
Добавило кинематографичности моменту то, что выстрел произошел в момент, когда Херцог, отвечая на вопрос, произнес: «Nobody cares about my films» («Да всем плевать на мои фильмы»).
Английские репортеры обожают Херцога, а Херцог обожает английский футбол. «Когда я приезжаю в Лондон, я первым делом достаю билеты на футбол. И не важно, кто играет. Для меня главное – это атмосфера, намоленность. То, что создает любимый мною общий дух», – признается немец.
В 82-м он стал героем South Bank Show, где рассказал о увлечении британским стилем. Камеры запечатлели тренировку команды Вернера, где он играл под шестым номером.
«Вот наша команда, желто-бело-черные. У нас классные ребята, а президент клуба – кондитер. Для него футбол – это как опера и сладкое. Так он видит игру. К сожалению, я не могу показать вам все, на что способен – сказывается юношеская травма, полученная в прыжках на трамплине. Сложно бить макушкой, но я все-таки попытаюсь», – представился Херцог и в следующем эпизоде чуть не вырубил соперника в отчаянном и довольно грязном прыжке.
По репортажным кадрам видно: Англия действительно сильно повлияла на восприятие Херцогом футбола. Ему импонирует жесткий, атлетичный футбол – без жалости к себе и другим. Но, несмотря на жесткость, в первую очередь он воспринимает игру как законченное произведение: набор ситуаций и образов. Как в той самой реплике про горизонты, которые нужно всего лишь увидеть.
«Бобби Чарльтон – мой любимый английский игрок всех времен. Это гений, который вернул футбол к истокам. Он гениален в своей простоте. А Нобби Стайлз – какой был человечище! Ну и Ходдл, конечно… Знаете, если вы хотите испытать на себе, что такое землетрясение, вам стоит просто сходить на стадион и посмотреть на то, как играет Ходдл», – заключил Херцог и едва не расшиб лоб в следующей верховой атаке.
Шотландия занимает особое место в футбольной иерархии Херцога. Его вдохновляют дерби «Селтика» и «Глазго Рейнджерс», которые он видит, как действо, позволяющее перенестись в «эпоху варваров»:
«Я не говорю о варварах в том смысле, который привычен – не говорю о войнах и зверствах. Для меня эпоха варваров – это те времена, когда традиции были по-звериному сильные. Такая мощная потребность в самоидентификации. В осознании того, кто мы есть – и откуда мы.
Попадая на «Селтик» – «Рейнджерс», я ощущаю это звериное противостояние: будто встретились два племени. Слушаю пение, пахнущее древностью. Все эти старые кричалки, грязные ругательства. Нечто похожее я наблюдал и на стадионах в Перу».
В перерывах между съемками «Агирре» Херцог выбирался в Лиму, где ходил на матчи местных футбольных команд. Одержимость местной публики была сродни его одержимости в кинематографе:
«Чтобы было помягче, фанаты подкладывали себе под попу нечто среднее между циновками и подушками. Когда их начинало что-то бесить, все эти подушки летели на поле. Иногда они поджигали их. Но это еще пустяк. Я видел, как один парень при всех помочился в презерватив, а потом, размахивая им, с дикой радостью запустил на трибуну к соперникам».
В Перу Херцог познакомился с легендарным немецким тренером Руди Гутендорфом, который тренировал лучшие команды Бундеслиги, а потом работал еще более чем в тридцати странах мира. Гутендорф тогда возглавлял команду из Лимы, и, узнав, что Херцог в городе, пригласил его потренироваться вместе с профессионалами. После тренировки они играли двухсторонку, и, когда один из футболистов травмировался, Гутендорф предложил выйти на замену Херцогу.
«Перед тем, как выпустить меня, Руди спросил: «Против кого хочешь играть?». Я ответил, не раздумывая: «Против лучшего в мире. Против Гальярдо».
Альберто Гальярдо был знаменит по выступлениям за сборную Перу на чемпионате мира-1970 в Мексике. Его отличали скоростные данные, юркость и техника. Защитники не могли справиться с непредсказуемостью постоянно менявшего вектор атаки нападающего. Гальярдо перевернул стартовый матч мундиаля против болгар, забив при счете 0:2. Перуанцы смогли выйти из группы и попали на Бразилию. Матч они проиграли 2:4, но Альберто запомнился яркой игрой и стал автором одного из голов.
Игра в двухсторонке против лучшего бомбардира «инков» стала для Херцога откровением – сродни первому впечатлению от Пеле и его «воздушной» техники:
«В полной уверенности, что смогу оказать ему хоть какое-то сопротивление, я расположился рядом с Гальярдо. Как я был наивен! С самого начала стало понятно, что моя миссия обречена на провал. Эти перуанцы так рубились в тренировочной игре, что мне там было просто нечего делать. Даже если у меня был гандикап в 10 метров, Гальярдо обгонял меня в два счета – так, что я потом видел только его пятки.
Через пару минут у меня все пошло кругом. Я не соображал, в какую сторону бежать и забыл, в какой форме моя команда. По прошествии 15 минут игры начало мутить, и я героически уполз на четвереньках за боковую. В итоге меня вырвало, но Руди, к его чести, сделал вид, что ничего не заметил».
Во время съемок «Фицкарральдо» Херцог вел дневник, куда микроскопическим почерком вносил свои мысли и наблюдения. На режиссера воздействовало постоянное нахождение в джунглях, и заметки получились сюрреалистичными. Позже они были опубликованы под названием «Завоевание бесполезного». В одной из записей от июня 81-го года Херцог описывает вымышленный матч, в котором он играет против сборной Испании:
«Участок, где располагалась наша штрафная, был приподнят на 10 метров над уровнем земли. Когда игра началась, перекладина ворот опустилась так низко, что они напоминали узкий туннель. Команда противника – вероятно, сборная Испании – оделась хаотично, в результате чего все бегавшие по полю слились в единый цветовой бунт. Я сделал пас, но не понял, своему или нет. Кажется, испанские игроки тоже не могли понять, куда бить.
Подойдя к судье, я попросил тайм-аут, чтобы разобраться, что к чему. Я сказал: дай нам всего пару секунд, и мы переоденемся в белое. Но судья был упрям как баран, он будто находился в сговоре с противником. Я знал, что единственная надежда на победу будет, если я сделаю все сам; тогда передачи будут доходить по адресу. Мне нужно было взять на себя ответственность за команду, чтобы избежать недопонимания. Ведь они тоже могли принять меня за соперника».
На ЧЕ-1980 испанцы играли в решающей встрече группового турнира против близких по стилю Херцогу англичан. И проиграли. В итоге в плей-офф не вышли ни те, не другие. Сошли с дистанции, как Фицкарральдо.
Перетащив корабль через гору, он так и не реализовал мечту построить оперный театр – против хозяина восстали верные ему же индейцы.
Воображаемый матч из заметок – вероятно, аллюзия на взаимоотношения со съемочной группой и Клаусом Кински. Херцог и Кински составляли классическую пару «тиран-жертва», где сменяли роли по очереди. А всех остальных режиссер пытался встроить в свой мир навязчивых идей, чтобы хотя бы на пару минут не чувствовать себя тем самым клоуном, который делает нечто нематериальное и ненужное. Когда режиссера во время его короткого визита в Лиму набрал журналист Spiegel и попросил поделиться самыми интересными историями из съемок, Херцог бросил трубку: «Послушайте, я не хочу быть цирковым медведем».
Завоевание бесполезного – именно то, что преследовало режиссера всю его карьеру:
«Я всегда чувствовал, что все мои герои – и выдуманные, и настоящие – члены одной семьи. Они возникают из темноты, у них нет прошлого, их не понимают и унижают. Случайно включив телевизор, вы за десять секунд поймете, что смотрите мой фильм. Для меня мои картины – это одна большая работа, один большой рассказ, который я веду уже полвека».
Херцог считает, что документальное кино – это разновидность игрового. Само понятие «документ» он не признает, считая его пренебрежительным. Как режиссер он обожает выдумывать истории, вкрапляя их в общую канву, и влиять на то, что происходит в кадре. Трансформировать реальность.
В 1993-м году Херцог снимал в России фильм про ортодоксальное православие. Добравшись до монастыря, он не застал ни одного паломника – съемочный план проваливался. Тогда Херцог подозвал трех пьяных мужиков и заплатил им, чтобы они подыграли. Мужики ползали по замерзшему озеру, пытаясь разглядеть через лед мифический Китеж-град. А напяливший на себя ушанку немец довольно щелкал хлопушкой.
Спустя 25 лет Херцог приехал в Москву, чтобы снять документальный фильм про Михаила Горбачева. Когда его посадили в кадр с Горбачевым и включили запись, режиссер представился идейному вдохновителю перестройки так:
«Я никогда в жизни не брал ни у кого интервью. Посмотрите, у меня в руках нет ни ручки, ни листа бумаги. Перед вами поэт».
Херцог симпатизировал Горбачеву заочно: становление их личностей шло в послевоенное время, оба знают, что такое постоянная жизнь в дороге и сила убеждения в переговорах с подчиненными. Горбачев смотрел фильмы Херцога и сам подготовил для него массу вопросов.
Достоверно неизвестно, был ли режиссер в России на футболе. Но ему наверняка понравился бы старый-добрый матч «Сатурн» – ЦСКА, когда команды обрушились стенка на стенку, вспомнив так любимый им варварский дух. Или беседы Глушакова с бородатым фанатом в двух частях.
В Германии Херцог не получил того признания, что за границей. Его первые фильмы не хотели покупать, жестко критиковали и не принимали. В начале нулевых пятикратный призер Каннского фестиваля переехал в Америку. И, обустроив быт в Лос-Анджелесе, бросил пику в сторону немецкой публики: «Я всю жизнь ищу внимания немецкого зрителя; почему-то на родине и зрители, и критики принимают мои фильмы не так тепло, как во всех других странах. Я думаю, что немцы не очень любят ходить в кино; это нация не киноманов, а пассивных телезрителей».
Когда Херцог начинает скучать по родине, он включает телевизор и смотрит матчи Бундеслиги. Переживает за «Баварию», хотя признается, что никогда не был фанатом отдельно взятой команды. К показу футбола у него большие вопросы – режиссеру не нравится многокамерная съемка:
«Я люблю общие планы – смотреть, как, скажем, «Бавария» начинает контратаку. Наблюдать за передвижениями, читать тактические замыслы. Периферическим зрением замечать реакцию соперника и схватывать их идеи. Люблю смотреть повторы – все эти драматические моменты, когда игроки получают травму или происходит что-то значительное. Люблю смотреть на публику в контексте того, что происходит на поле – как они заводятся и сходят с ума. Но я начинаю теряться, когда картинка постоянно переключается с одного плана на другой».
У себя на родине Херцог много лет принимает участие в традиционных товарищеских матчах на кинофестивале Hofer Filmtage. Противники не раз отмечали талант Херцога как центрального нападающего. Почти всю историю турнира он оставался его лучшим бомбардиром и лишь недавно уступил титул Зенке Вортманну. Вортманн (на фото выше – справа) – тоже режиссер. Он снимал фильм о сборной Германии на домашнем чемпионате мира-2006.
Херцог – Феликс Магат от мира кино. Он обожает физические нагрузки и все пробует на себе. «Я не раз говорил, что люблю сам переносить бобины со своими фильмами. Не то, чтобы было особенно приятно таскать тяжести, но мне очень нравится вынимать пленки из машины и нести в аппаратную. Чтобы снимать кино, надо быть физически крепким человеком».
77-летний режиссер считает, что в жизни совсем не осталось места настоящим приключениям. На вопрос журналистки Los Angeles Times он с неприкрытой раздраженностью заявляет, что «сейчас любой идиот может побывать в Антарктиде, и любой идиот может взобраться на Эверест». А своих последователей – тех, ради кого он жевал собственной ботинок, просит быть безрассуднее. И выходить из зоны комфорта:
«Самый ценный совет, который я могу дать тем, кто собирается заниматься кино: пока вы молоды и сильны, пока можете добывать деньги физическим трудом – не занимайтесь офисной работой. И остерегайтесь как огня ужасающе бессмысленных секретарских должностей в кинокомпаниях. Изучайте реальный мир, поработайте на бойне, в стрип-баре вышибалой, надзирателем в психушке. Ходите пешком, учите иностранные языки, освойте профессию, не имеющую отношения к киноиндустрии. В основе режиссуры должен лежать жизненный опыт. Очень многое в моих фильмах – не вымысел, это жизнь, моя жизнь».
В 2009 году журнал Time включил Вернера Херцога в число 100 самых влиятельных людей планеты.
Херцог продирается сквозь защитников, как исследователь Латинской Америки, прорубающий с помощью мачете путь в джунгли. Выпрыгивает из-за спины защитников и вонзает мяч в сетку, хотя падение с трамплина дает о себе знать. Цель за целью, фильм за фильмом, доказывает, что для него не существует преград.
На открытии фестиваля «Послание к человеку» Херцог выходит на сцену и монотонно, как каждая его речь – но не фильм – проговаривает свое личное послание:
– Всем, кто делает кино, придется перетаскивать корабль через гору. Каждый взрослый человек, мужчина или женщина, в итоге должен будет это сделать. И это не просто метафора. Когда понимаешь, чего хочешь, к чему стремишься, надо следовать за своим видением, не бояться действовать согласно ему.
Куда-то оно тебя да приведет.
Глеб Слесарев
